Гунибский район
Поделиться
25 Окт 2018 г.
Одна из картин широко известного на Западе аварского художника Халилбека Мусаяссул так и называется — «Возвращение». Молодой горец в походной одежде с отстегнутой еще саблей вошел в родной дом. Отсюда он уходил, чтобы защитить самое дорогое, что есть у каждого: свою семью — мать, жену, сестру, детей — свои корни и свое будущее. И вот вновь вернулся сюда. Вернулся целым, невредимым, любящим и любимым, вернулся долгожданным. Уста героев немы, но зритель ясно слышит разговор. Говорят даже не столько взгляды, сколько скупые, но выразительные жесты. Всплеснула руками старая мать, таких старух с обветренными морщинистыми лицами и сейчас можно встретить в любом селении Дагестана. Прижала руку к груди, чтобы унять стук сердца, Но жест самого героя обращен к хрупкой женщине на переднем плане. Этот вопрошающий жест властен и нежен. А она, как будто не проснулась еще от долгого ожидания, эта горькая заколдованная красавица.
Она еще не совсем верит своему счастью, но рука ее трепетно и робко тянется к своему любимому.
Самому художнику так и не удалось вернуться на родину. Хотя большинство его работ свидетельствуют: Халил-бек ничего и никого не забыл. Дагестан звал и манил как тот родник во сне. Манил, когда художник писал и иллюстрировал биографическую книгу «Страна последних рыцарей», отзывался в портретах его жены белокурой баронессы Мелани, в которой он черты замкнутых аварских красавиц, и, конечно, в воображаемых портретах самих аварок, ДЛЯ которых ему позировала та же Мелани. Рассматриваешь репродукции и фотографии произведений Мусаяссул, исполненные в 30-40-е годы и хранящиеся в собрании его вдовы в Нью-Йорке вспоминаешь его рание работы из Махачкалинского художественного музея и пытаешься найти разгадку судьбы художника, так рано и так безжалостно отринутого от родных истоков, что призваны были питать его корни.
Разлука и расторжение связей с Родиной всегда трагедия для настоящего художника, а тем более для горца. Но какую свободу творчества мог предоставить Халил-беку тогда его родной Дагестан, попавший в смертоносные для всего неординарного, самобытнбго объятия тоталитарного Союза советских республик? Свободу писать портреты новых сильных мира сего, свободу «социалистического выбора» в художественном методе? Да, судя по уверенному мастерству, молодой Мусаяссул мог вполне стать блестящим художником при «советском дворе». Постылая и жалкая свобода, купленная за отказ от первородства Художника за чечевичную похлебку житейского благополучия. Сколько их было, таких любимцев счастья и чинов. Ему ли -аварцу — сыну свободолюбивого народа (в новой исторической общности людей) было знать, что такое свобода подлинная, когда художник сам по себе верховный судья, сам истец и ответчик перед своей совестью. Дар художника чахнет без свободы творчества или вырождается в талант спекулятивный, готовый на потребу потрафить заказчику или широкой публике.
Халил-бек чувствовал, что ему — горцу по рождению и духу, европейскому интеллигенту по художественной выучке и образованию в Мюнхенской академии художеств, не сдобровать в «тяжелых нежных» лапах государства диктатуры пролетариата.
Но когда он покидал Родину, едва ли ему думалось, что он никогда больше не вернется, и как мучительна будет эта разлука. Вот перед нами его тогдашняя фотография; совсем молодой в черкеске, при кинжале он стоит небрежно подбоченясь, артистически позируя перед объективом. Впереди неизвестность, а в кармане, быть может, совсем мало, но талант, красота, уверенность в себе так и играют в этом молодом горце, как блеск газырей на его одеянии. Завоевать этот чуждый мир, заявить о себе — вот чем грезил тогда, очевидно, Халил-бек.
14 лет спустя в Мюнхене из тревожного мрачного фона возникает уже лицо «не мальчика, но мужа». Скорбная морщина на лбу, сжатые губы, испытующий взгляд чуть исподлобья и неизменная с некоторых пор трубка в руке. Это уже Маэстро, вкусивший меда и горечи славы, знающий себе цену, с непоколебимым чувством собственного достоинства. И без дешевого высокомерия нувориша. Но это все холодная фиксация равнодушного фотообъектива, а каким художник сам видел и ощущал себя на чужбине? Об зтом рассказывает его «Автопортрет» 1940 г.
Его вопрошающий взгляд поражает, тревожит растерянностью. Прежняя блестящая техника художника классической школы наполняется смятенным прерывистым дыханием, проглядывают мучительный поиск, неуверенность, даже недовольство собой. Мазки становятся более нервными, появляется игра бликов, усиливаются контрасты светотени, композиция теряет прежнюю устойчивость. Перед нами сама изменчивая душа художника в противоборстве темных и светлых начал, в бореньях с самим собой.
Поделиться
25 Окт 2018 г.
Похожие статьи
Звание Героя было присвоено Магомеду Гамзатову при жизни. Он не только застал окончание Великой Отечественной войны, но и дожил до 1976 года – и...
Окт 2019 г.
«Молодежка» продолжает серию публикаций о дагестанцах – участниках Великой Отечественной войны, которым было присвоено звание Героя...
Окт 2019 г.
«Молодежка» начинает серию публикаций о дагестанцах – участниках Великой Отечественной войны, которым было присвоено звание Героя...
Окт 2019 г.
Рассказ наиба Инкачилау Дибира «Утром следующего дня мы с Шамилем объехали весь гребень Гуниба, причем я указывал имаму все те места, которые...
Окт 2019 г.
Нужен ли Гамсутль туристическим фирмам, которые успешно пользуются им и в сезон зарабатывают порядка… Заглядывать в карман не будем, но...
Сен 2019 г.
Дагестанский аул Гамсутль — одно из самых завораживающих мест на Северном Кавказе. В этом горном поселке теперь не живет никто, только...
Сен 2019 г.
Комментарии к статье