Старый Куруш

Обзор Описание Хроника Статьи Фото Видео Односельчане Годекан

Один день в дагестанском селе Куруш

03 Июл 2008 г.

За более чем 35 лет занятий альпинизмом я объездил практически весь Кавказ — кроме Чечни и Дагестана. И это обстоятельство три года назад — в июле 2010 г. — подтолкнуло меня принять приглашение Исполнительной дирекции ФАР (Федерации альпинизма России) поехать в Дагестан – дословно Страну гор, на чемпионат России по альпинизму. Так я оказался под стеной Ярыдага в окрестностях приграничного с Азербайджаном села Куруш — самого высокогорного населенного пункта России.

Несколько часов мы ехали на ПАЗике из Махачкалы до райцентра Докузпаринского района, где перегрузились в ГАЗ-66, и еще пару часов поднимались вверх по долине, чтоб достигнуть высоты 2560 м, где напротив массива Ярыдаг располагается Куруш. От села спустились вниз, к реке Усухчай, где разбит палаточный лагерь чемпионата. Местные власти устроили очень красочное открытие соревнований — с певцами, танцорами, представлением канатоходцев. Через несколько дней после открытия соревнований директор фестиваля — он же президент Федерации альпинизма Дагестана Петр Леонов — предложил мне сходить в село…

Утро, восемь часов… Открываю палатку — друзья уже пьют чай. Погода и виды вокруг — замечательные.

Иду сначала в штабную палатку — узнать новости.

Затем оправляюсь в столовую…

Народ увлеченно смотрит чемпионат мира по футболу. Тарелку и телевизор привез один из страстных болельщиков…

Около 10 часов в лагере появляются два местных джигита. (справа в кадре — село Куруш)

Как видно, седел здесь нет. Вместо них используется своеобразная попона…

Леонов о чем то говорит с ними, и джигиты отправляются по своим делам, а Петр подходит ко мне: «Мужики сказали, в магазин продукты завезли. Думаю, через часок подняться в село. не хочешь за компанию?». Я, конечно, соглашаюсь…

В 11-ть выходим. Поднимаемся вровень с набежавшими облаками, которые закрывают стену Ярыдага.

По дороге Петр меня наставляет:«Если кого-то будешь благодарить, типа «Благодарю вас…», или вдруг тост поднимать «За нас, за вас и за Кавказ», говорить «вас» не надо. Скажи «Благодарю вам… Пью за вам…».

«Почему?» – удивляюсь я. «Потому что у лезгинов слово «вас» обозначает мужское достоинство», – разъяснял Леонов…

Внизу, у реки виден наш лагерь…

А вот и село. Подъем из лагеря занял у нас минут 40-50…

У крайнего дома встречаем главного судью чемпионата. он поднялся перед нами, чтобы отправить письма по e-mail., Интернет и мобильная связь в селе есть, а у нас внизу — нет. Заодно главный переговаривается по рации с судьями, которые ушли под стену Ярыдага для наблюдения за участниками восхождений.

Главный наш судья — наркоман. Плотно сидит на «Кока-коле». Это еще одна причина его визита в деревню. При этом не переносит табак, но благосклонен к спиртосодержащим напиткам. Такая вот смесь достоинств и порочных слабостей.Все гаджеты аккуратно разложены на… коровьем дерьме…

Мы тоже оглядываемся на стену. Ярыдаг (альпинисты называют его еще и Ерыдаг) как на ладони.

Яры по-лезгински имеет два значения. Во-первых – яркий. А во-вторых – красный или красивый. Даг – гора.

Идем по селу.

Дома лепятся к друг другу, как латвийские шпроты в банке. В воздухе висит запах навоза. Все заборы сделаны из блоков-кирпичей, Блоки сделаны из навоза

Все с нами приветливо здороваются. Петя, хотя всю жизнь живет в Махачкале, тут тоже вообще за местного: Ярыдаг — основной массив альпинистских интересов в республике, и Леонов здесь часто бывает, знаком со многими курушцами…

Считается, что предки курушцев – из древнего арабского племени корейшитов, к которому принадлежит пророк Мухаммед.

В достопамятном 1917 году в ауле насчитывалось 718 семей, имевших 72 000 овец и более 2000 голов крупного рогатого скота. Бедным считался тот, кто имел 100 баранов. Сейчас, по словам местных, есть такие лентяи, у которых нет и десятка баранов.

По переписи 1926 года, в Куруше проживало более 4000 человек и имелось 8 мечетей.

Долина позволяла Курушу иметь скота столько, сколько не было ни в одном ауле Кавказа. И издревле на зиму курушцы перегоняли свои стада горными тропами через трехтысячные перевалы в Азербайджан, на просторы Ширванской степи. Доктор Свидерский в своей книге «В горах Дагестана» в 1903 году так описывает этот путь: «Словно высеченный у вершины карниз, извивается тропинка над пропастью. По одной стороне отвесный бок горы, по другой – бездна: ширина тропинки, нередко, меньше аршина».

Но летом 1950 г руководство Азербайджанской ССР без предупреждения отказало в выделении дагестанцам зимних пастбищ, где имелись добротные кошары, жилье, заготовленные в достаточном количестве корма для скота. Курушцы просили разрешить им еще хотя бы год перезимовать в Ширване с тем, чтобы подготовиться для зимовки на новом месте, но соседи были непреклонны.

Тогда Дагестан принял оперативное решение: разместить стада на территории Чечни в районе так называемого «Конезавода», где еще в конце XIX века русские переселенцы Мезенцев и Тинита разводили овец и породистых лошадей. Но тут встала другая проблема: оставаться территориально в составе Докузпаринского района и продолжать вести кочевой характер хозяйствования стало немыслимо. И три курушских колхоза объединили и передали в административное подчинение Хасавюртовскому району, а горцев переселили на равнину.

Только 13 семей наотрез отказались переезжать. Они и сохранили старый Куруш. Им у школы и поставили памятник современники – стелу в виде окна с фамилиями оставшихся.

Чей-то проверенный годами велопепелац.

Вот и нужный нам дои, и его хозяин — Эльдер. Ему лет 35, хотя выглядит старше. По европейским представлениям – типаж моджахеда из фильмов про террористов. Если вдруг приедет в Москву, паспорт далеко может не убирать… У него маленький магазинчик прямо в доме. Дом в два этажа. Внизу – хозяйство, наверху жилые комнаты: его с женой, родителей, детская и гостиная.

В одной из комнат потолок оставлен со старинных времен: на толстых деревянных балках жерди, на них – плетеный камышовый настил, на него – земля. «Это специально оставили, – говорит Эльдер, – чтоб дети знали, как дом устроен, как жизнь устроена». У Эльдера есть работа: он передает в Махачкалу гидрометероологические сведения – и получает за это 5000 руб. Когда-то тут за селом была гидрометеостанция. Потом ее закрыли. Уезжая, метеорологи оставили Эльдеру рацию, несколько приборов и договор на работу.

И родители, и двое детей Эльдера живут одним домом. «У нас принято, что один из детей живет с родителями. И они выбирают, кто с ними остается в доме. Вот нас было четверо: я – старший брат, младший, и две сестры, Выбрали меня. Младший уехал в Махачкалу, сестры тоже вышли замуж и уехали».

Мое внимание привлекает живописный сундук…

Потом нас приглашают пить чай. В комнате обстановка скромная. В одном углу телевизор (в селе общая тарелка и проложено кабельное телевидение), в другом — гостевая кровать, в третьем — печка. Ее то и топят сушеным кизяком. Кизяк тут основное топливо, и зимой пойдут в печку все эти заборы…

Приходит отец Эльдера – 60-летний Муса. Спрашиваю, что хорошего в жизни, что плохого? Муса отвечает философски: «Хорошо, что есть дети. А плохого в жизни человека быть не должно».

У лезгинов, как и у англичан, нет разницы между «ты» и «вы» .Спрашиваю, кивая на телевизор:
– Что по телевизору смотришь, Муса?
– Новости смотрю. Каждый выпуск. Еще этот – в 12 часов показывают каждый день про суд. («Час суда» – С. Ш.)
– Нравится?
– Да, интересно. Потом сидим с соседями, обсуждаем…
– А сколько всего дворов в Куруше?
– Сейчас 120. А было 13 всего. В начале 50-х была такая программа – переселения с гор на равнину. Вот тогда остались эти 13 семей. Остальных переселили вниз – там тоже есть Куруш, километров 300 отсюда. Если б не эти 13 семей, исчезло бы село совсем.
– С нижним Курушем связи поддерживаете?
– Да. К родственникам ездим. Правда, только на свадьбы или похороны. Утром сядешь в маршрутку – вечером там.
– Жизнь здорово изменилась?
– Конечно. Раньше у нас колхоз был; богатый – 130 000 голов овец пасли. В 1996-м колхоз закрыли. Что-то продали, остальное разделили. Да, и к тому времени разворовали порядком…

Муса встречно интересуется:
– Ты сам откуда?
– Из Ленинграда. (Я всегда в уголках нашей Родины говорю «из Ленинграда». Особенно если разговариваю с пожилыми и стариками — они не сразу понимают, что за город «Петербург»)
– О, я там был лет пять назад. Знаешь «Кресты»… тюрьму?
– Ну, да.
– Там младший сын сидел. Полтора года.
– За что?
– В армии служил. Неправильно поступил.
– А что сделал-то?
– Неправильно поступил…

Хозяйка приносит чашку с белой массой, напоминающей сметану. Рядом поставила блюдце с темно-зеленой массой и села сбоку стола, на колени.

– Ешь, – придвигает мне чашку Муса. – Это масс – айран из сметаны. А это мята – клади в айран и размешивай.
– Мята?
– Да. Мы ее собираем, варим, пропускаем через мясорубку… Вкусно?
– Вкусно…

После чаепития благодарим, прощаемся и идем дальше по селу. Эльдер — с нами. Проходим мимо мечети, мимо расписанного затейливыи растениями и деревьями дома. Эльдер улыбается: «Хоть на стене что-то растет».

Заходим в магазин – вернее, это маленькая лавка, набитая продуктами, хозтоварами и дешевым широтребом с клеймом «Мэйд ин Чина».
Тут же в проем набиваются дети: мы с Петей для них немного марсиане…

Из магазина видна школа. Любопытствую: «Можно зайти посмотреть?». Эльдер кивает: «Сейчас схожу к директору. Заодно поговорите».

…Эльдер возвращается: директор уехал , но есть ключи от школы — можно зайти, посмотреть.
Перед школой – вытоптанный двор. Дюжина пацанов гоняет мяч. За ними наблюдают два внушительных молчаливых зрителя: один бронзовый – народный поэт Дагестана Шагь-Эмир Мурадов, 1913-1996, другой золотистый – Наджмудин Самурский (Эфендиев), 1892-1938. Сбоку еще один памятник – стела с фамилиями, символизирующая окно дома…

Заходим… Бросаются в глаза свежевыкрашенные пол и стены. На стенах практически нет свободного пространства – сплошные стенды… Школу в Куруше открыли еще в 1920 г. Вот список всех директоров с фотографиями. Вот учителя – на два десятка мужчин всего четыре женщины. Вот лучшие ученики. Вот выпускники, ставшие гордостью села и республики. Вот ветераны войны и труда.

Школьная стенгазета названа в честь популярнейшей у мусульман священной вершины Шалбуз-даг. Она стоит прямо над селом и видна из школьных окон…

Вот Пушкин. Вот Пифагор. Вот изречения Маркса, Бэкона и Горького…

Внимательно смотрят многочисленные писатели и поэты Дагестана…

Я как будто перенесся лет на 50 назад… Все сделано руками учеников, дышит старательностью и непосредственностью. Даже не верится, что выпускник такой школы мог потом где-то в армии «поступить неправильно».

Судя по стендам, у курушцев в истории нет перерывов, нет «той» и «этой» страны. Нет «советского» Куруша, как нет «российского» или «царского». На стене в учительской меняются портреты генсеков и президентов, а Куруш за 1000 лет никуда не делся. Этого многие в России не понимают. Делят на «ту» жизнь и «эту». Как будто лет 30 или 70 назад здесь была другая земля, другая трава, и другие люди говорили на другом языке и рожали других детей…

Вот большой стенд, посвященный активному участнику Гражданской войны (два ордена Боевого Красного Знамени) Нажмудину Самурскому (Эфендиеву), который стал фактически основателем и первым главой советской республики Дагестан.
Как написано в энциклопедиях, «За годы своей деятельности в Дагестане, особенно на постах председателя Дагестанского Центрального исполнительного комитета (1921-1928) и первого секретаря Дагестанского обкома партии (1934-1937), внес значительный вклад в экономическое, политическое и духовное развитие республики, в частности, в развитие электроэнергетики, машиностроения, нефтяной, рыбной, консервной промышленности, в осуществление земельно-водной реформы». Став главой Дагестана, который тогда был в территориальном подчинении Ростова-на-Дону, Нажмудин начинает бороться за автономию республики – за ее самофинансирование и хозяйственную самостоятельность. Ростов против: одни рыбные промыслы на Каспии приносят огромные доходы. Стороны жестко спорят три года, и наконец председатель Дагестанского ЦИК празднует победу.

Поэтому Нажмудин так и остался для земляков выдающимся человеком. Никто не снял картину маслом в начале 90-х. Никто не унес стенд в чулан, никто не распорядился убрать памятник. Это их односельчанин, сосед, который был власть, и ему от власти тоже досталось. Самурского арестовали в сентябре 1937 года, и через год прозвучал смертельный приговор. Сталин лично написал резолюцию «Расстрелять на …». («На вас», в общем)
Ни в чем неповинного Нажмудина реабилитировали в 1956-м. В селе сохранился дом, где он родился в 1891 г. и провел детские годы…

Сзади всадников — опять же — священный Шалбуз-даг…

Захожу в классы. Стенгазета «Орленок» в кабинете географии.
Лермонтов в кабинете литературы, судя по величине рамы и центральному положению – самый главный.

В учительской на стене висит основательно выцветший Владимир Владимирович. И огромный плакат-пособие «Древо российских царей и императоров».

В пустом коридоре — гулкие шаги… Появляется и приветствует нас пожилой человек. «Вот наш учитель, – представляет его Эльдер. «Гасейн, – протягивает мне руку мужчина. – Я тут всю жизнь работаю. Учитель начальных классов».
– Скажите, а сколько детей учится в школе?
– В этом году будет немного поменьше, где-то 150.
– И как они тут все помещаются?
– В две смены… У нас там 8 классов, учительская, столовая; места немного – сами видели.
– Зарплаты у учителей нормальные?
– Что Вы… Вот у меня со стажем, с 45% надбавками – сельские и горные – выходит семь тысяч. Приходится еще фельдшером подрабатывать…
Я не решаюсь его спросить, смотрел ли он нашумевший сериал «Школа». Спрашиваю иначе: «Вот учителя в городах жалуются на трудности с нынешними детьми. А как у вас?»
– Работать стало трудно, молодежь пошла не та… Выпускники уезжают, но детей у нас много, и, опять же, кто-то должен остаться с родителями.

В принципе, люди, насмотревшись по 15 каналам кабельного сельского телевидения, как живет страна и мир, и так уезжают. В первую очередь, молодежь – в Дербент, в Махачкалу, в Москву, конечно же. Работы в селе нет.
Курушцев могла бы выручить индустрия, называемая туристской. Ведь вокруг такие красоты неописуемые, много исторических мест. Турбаза, пансион могли бы приносить вполне неплохие доходы. Вот ведь сейчас состоялся чемпионат – для кого-то из курушцев это заработок: кто-то оказывал транспортные услуги, кто-то пек чурек, продавал картошку, барана, газ.
От села в лагерь участников чемпионата можно спуститься по тропам за 15-20 минут. Но в гости приходят всего несколько человек – в основном те, кто наладил связи с альпинистами, регулярно приезжающими в эти края.
Альпинистам постоянно что-то требуется. То бензин для генератора, то газ для кухни, то лошадь – вывезти из-под стены пострадавшего.
На Ярыдаг и людей, карабкающихся по стене, курушцы могут смотреть прямо из окон – 16-я программа, «Экстрим тудэй»…

Таких «зрителей» набирается примерно 800 – в селе более 100 дворов, семьи большие, хотя в последнее время молодые уже не стремятся иметь большую семью. Некоторые даже останавливаются на втором ребенке. Надо содержать детей, заботиться о престарелых родителях, помогать тем, кто уехал в больше города – все это тянет на себе крестьянин, как и 50 или 150 лет назад…
В принципе, курушцы говорят, что им денег особо и не надо. В магазин идут только за тем, что не могут произвести сами: чай, сахар. Мясо, все молочные продукты – это все свое. Выращивают картошку, капусту. Вниз на продажу увозят сыр, баранину. Свежее молоко идет на рынке по 60-70 руб. за три литра.
Некоторые люди держат в селе пчел. Чистый, белого цвета мед продают по 3500 рублей за трехлитровую банку. Так что, стеклянные банки любого размера – в селе большой дефицит. Эльдер говорит: «Банки не выбрасывайте. Я приеду – заберу»…

Дело к вечеру — пора и нам к дому…
Прощаемся с Эльдером, с Гасейном — последний долго уговаривает зайти к нему в гости.
но я еще хочу взглянуть на памятник павшим в Великой Отечественной войне — он стоит неподалеку от школы, на выезде из села…

Четыре памятника для небольшого села в горной глуши на окраине России,..

Рядом кладбище…

Опять мимо заборов из кизяка идем через село, чтоб спуститься в лагерь…

Часам к 7 вечера приходим в лагерь. Стены Ярыдага уже пламенеют в лучах заходящего солнца, а через час с небольшим лагерь накрывает темнота. Ужин, обмен новостями и, конечно же — опять футбол…