Так и не доехать до Анди…

0

Поделиться

01 Фев 1992 г.

Байки в дороге

— Хизри, когда ты в последний раз был в родном ауле?

Мы с моим другом — археологом Хизри Амирхановым только что вернулись с раскопок в домик экспедиции на окраине аула Чох. Мы чертовски устали и сидели на диване, ожидая, пока закипит чайник.

— Так когда? Кубачинцы, сам ты мне говорил, ездят домой каждый год хоть с края света и почитают это за святое дело. А у вас, аварцев, по-другому, что ли?

— Слушай, а ведь я как раз подумал, что мы заслужили выходной. Даже сам хотел тебе предложить отправиться с утра в Анди. Весь горный Дагестан посмотрим: дорога-то неблизкая — почти через всю республику, — вдруг ответил Хизри.

Столь немедленного действия простодушной уловки, сразу открывшей мне дорогу в Анди, я даже не ожидал. А об этом ауле был давно наслышан.

Про андийцев в Дагестане говорят: везучий народ — что ни начнут делать, все у них выходит замечательно. И это, похоже, чистая правда. Чего далеко за примерами ходить? Взять того же Амирханова. Начал было раскапывать давно известный памятник близ горного аула Чох. Другой бы копал и копал до пенсии, а этот установил, что здесь уникальное древнейшее поселение. Может быть даже, здесь был один из основных самостоятельных мировых центров ранней земледельческой культуры!

А с чего все началось? К костру археологов подсел местный мельник и принялся раскуривать трубку, высекши искру кресалом из кремня. Кремень крайне заинтересовал ученых: естественных выходов этого камня в округе нет, а он известен как один из основных материалов, служивших нашим далеким предкам для производства орудий труда и охоты. Мельник показал место, где он нашел камень. Заложили пробный шурф, который сразу же показал глубокий нетронутый культурный слой.

Еще слывут андийцы великими шутниками и остряками. Скажем, есть у всех аварцев обычай: когда рождается сын, отец палит из ружья, оповещая о радостном событии всю округу. Так вот, однажды один андиец гостил в соседнем районе, а у его знакомого родился сын. Тут гость хватает ружье и неожиданно поднимает стрельбу. «А ты-то чего стреляешь, ведь не у тебя сын родился?» — спрашивают изумленные люди. «Я радуюсь, что у меня родился новый работник», — отвечает тот. Дело в том, что Анди славится своими овцами, но не любят андийцы сами косить для них сено и всегда нанимают косарей из других мест.

А еще, говорят, на заре вхождения джинсов в каждодневный и выходной костюм горцев был случай: юный джигит попросил деда дать ему двести пятьдесят рублей на покупку.

— Деньги я тебе, конечно, дам, — ответил тот внуку, — только закажи еще и мне их: сто лет живу в Анди, но никогда не слышал о таких дорогих штанах. Должно быть, они как дом со всеми удобствами. Охота походить на старости лет.

Итак, мы отправились в Анди и спустились от Чоха к другому аулу. Но едва наш зеленый «ОАЗик» начал вновь карабкаться в гору, путь нам преградили какие-то люди. Оказалось, что впереди по ходу над дорогой нависла огромная каменная глыба и взрывники готовились к поединку с ней. В ожидании взрыва мы, чтобы скоротать время, решили побродить по аулу.

— Что тебе сказать про это селение? — говорил Хизри. — Конечно, это не Гуниб — гнездо Шамиля, не Кубачи со златокузнецами и оружейниками, не Балхар с гончарами, не Унцукуль с мастерами насечки по дереву. И уж, конечно, не Анди! Но есть и у этого аула свой норов, да еще какой — ого-го! Отчаянными забияками и драчунами слывут его жители в округе. Гордость непомерная их одолевает, вот и горячат кровь по пустяку — так считают соседи. Недавно один здешний кавалер пронзил себя — к счастью, не насмерть — кинжалом: не вынес позора, когда во время лезгинки ни одна из девушек не удостоила его вниманием. А уж без драки тут, говорят, ни один вечер не обходится. Впрочем, наутро позабудут, кто с кем дрался и почему.

Не успели мы пройти и полсотни шагов по этому аулу гордецов и забияк, как к нам прицепился какой-то местный и стал настойчиво приглашать к себе выпить по стаканчику. Хизри отлично знал, что стаканчиком здесь не отделаться, и очень деликатно, но твердо от приглашения отказался: «Спешим, дорогой!» Местный житель оскорбился. Дело явно шло к конфликту. Но тут Хизри сказал:
— Лучше давай так: приедешь ко мне в Анди, там и посидим без спешки.

Узнав, что Амирханов андиец, нахал почтительно оглядел его высокую, плечистую фигуру, мигом сник и куда-то исчез.
— Я ж тебе говорил, — сказал мне Хизри, — одно название нашего селения оградит от любых драчунов.

…В Нагорном Дагестане нет прямых дорог, и предстоявший нам почти целый день пути по узким серпантинам на тряском «ОАЗике» грозил быть весьма утомительным. Вместе с помощниками Хизри по экспедиции и шофером нас ехало пятеро — слишком мало для жестких рессор вездехода. «Надо догружаться», — рассудил Хизри, глядя на пустое заднее сиденье. Сделать это было совсем нетрудно, поскольку «голосовали» почти в каждом ауле. Приняв на борт трех дородных матрон и высокого парня, машина в самом деле пошла чуть плавнее. Хизри улыбался в ответ на благодарность пассажиров, не ведающих, чему они обязаны таким комфортом. Минуту спустя он делился с попутчиками хлебом и сыром, взятыми нами в путешествие.

Глубокие зеленые долины с оазисами аулов сменялись суровыми плато, дорога спускалась с гор, вновь карабкалась по кручам, упрямо пробираясь в глубь горной страны. Многократно сменились наши пассажиры, потом их вовсе не стало, а мы ехали и ехали, далеко оставив полдень и съев наши припасы. В одном из аулов пришлось задержаться из-за мелкой неполадки в двигателе. Хизри отправился в магазин за продуктами, но вернулся лишь с пакетом карамели, сразу напомнив мне, что и в этом заоблачном крае — продовольственный ассортимент смахивает на наш, в родной среднерусской полосе. Попробовав конфету, я сказал:
— Везет вам, археологам: пойди узнай, откуда привезли карамель, и ты найдешь место не моложе твоего чохского неолита.
— Андийцы вообще люди везучие, — безмятежно ответствовал Хизри.

Несоленая соль

За последним перевалом дорога влилась в зеленую долину, и вскоре слева вдоль нее зашумела быстринами Андийское Койсу — одна из четырех главных рек Дагестана. Наш путь близился вроде бы к концу. Неожиданно мое внимание привлекли странные, мышиного цвета (такого же, кстати, как и земля вокруг них) деревянные ящики, подобно ульям расположившиеся на пологом участке противоположного берега. За ними сразу же резко вздымались скалы.
— Соль добывают, — пояснил Хизри, — тут рядом аул, все жители которого испокон веку занимаются этим промыслом.

Через несколько минут показалось селение, и вскоре нашу машину окружило самое младшее поколение соледобытчиков. Мы затормозить еле успели. Самый отважный из них, стоя в наполеоновской позе, демонстрировал большой, в два обхвата, выдолбленный ствол дерева. Я подумал, что, судя по всему, — это емкость для солевого раствора. Так оно и оказалось.

Тут же появились взрослые аульчане во главе с почтенным Шахбаном Таирбековым. И немедленно проявили столько радушия и желания удовлетворить мою любознательность, будто только и ждали, когда мы завернем в аул, чтобы узнать секреты изготовления соли. Уже потом, когда мы уехали, Хизри объяснил причину такого гостеприимства. Оказалось, что по окончании университета он попросил распределить его в глубинку, и его направили именно в этот аул Кванхидатль, где он полтора года преподавал историю. Все, кто встретился нам сегодня, включая даже почтенного Таирбекова, — его бывшие ученики.

По словам местных жителей, соляной промысел существует здесь тысячу лет — сколько и сам аул Кванхидатль. Само слово «кванх» — значит «лопата», основное орудие соляного производства. Аул этот и в самом деле очень древний — мечеть, например, датируется XIV веком.

Оказалось, что за многие столетия способ добычи соли не претерпел ни малейших изменений. Летом, а надо — и зимой, женщины переходят с ишаками вброд реку и идут туда, где бьют минеральные источники. На том берегу их множество. Женщины разравнивают слой песка (в случае дождя его собирают в кучи, чтобы вода не вымыла соль), и начинают поливать соленой водой из источников. Песок сохнет два-три дня, после чего его сгребают лопатами в те самые виденные нами дощатые ящики серого цвета, под которыми вырыты ямы. В ящики вновь льют соленую воду, та впитывает еще и соль из песка, после чего начинает стекать в виде насыщенного раствора в яму. Оттуда ее собирают в бурдюки. Бурдюки ставят на специальные козлы — голдыберы, а затем ишаки доставляют ценный полуфабрикат в аул, где содержимое бурдюков выливают в колоды.

Выпаривают соль в специальной каменной печи. Полкубометра дров за два часа превращают содержимое огромного деревянного корыта в меру соли — шестнадцать килограммов. За день в печи можно выпарить четыре-пять мер — около мешка соли, благодаря которой аул не знал нужды даже в самые тяжелые времена. Теперь солеварением занимаются в основном люди пожилые, а молодежь — только в свободное от основной работы время.

Мы застали заключительный этап производства — Шахбан счищал с огромного железного противня слой соли пальца в два толщиной, оставшийся после выпарки. Узнав, что мы очень торопимся, нам насыпали в подарок кулек мельчайшего сероватого порошка, взяв слово завернуть в аул на обратном пути. Я лизнул соль и обнаружил, что она… не очень соленая. Ай да кванхидатльцы! Магазинные полки еще недавно были заставлены «Экстрой» по гривеннику за килограмм, а к ним терпеливо стояли в очереди за двухрублевой малосольной солью!

— У этой соли есть секрет, — пояснил Хизри, — она очень быстро впитывается, а потому совершенно незаменима осенью при сушке мяса и засолке провианта. Концентрация маленькая, и продукты отлично сохраняются. А на вкус, знаешь, какие становятся! В наших местах без мастерства не прожить. Но то ли ты увидишь в Анди! Поспешим.

Одежда и дом

Миновав районный центр Ботлих, мы продолжили путь по андийской земле, поднимаясь левым берегом к верховьям быстрой реки. Теперь нашей целью был аул Рахата, где, как я знал, сохранился другой традиционный промысел — изготовление войлочных бурок.

Из всей экипировки горца до недавнего времени самыми незаменимыми были кинжал и бурка. Наплечная бурка — и одежда удобная: никакой ветер под ней не проберет, дождь не промочит; и походный дом с постелью: ложись в ней в любую погоду на мокрую землю, накройся полами — и ты в безопасном укрытии. А свернешь ее в тугой цилиндр — и цепляй к поясу или седлу. И мороз, и дождь, и сабельный удар выдержит. Лучшие на Кавказе бурки делали в Дагестане, а именно — в Анди. (Впрочем, об этом я мог бы и не спрашивать.) Они пользовались огромным спросом по всему Кавказу и на Дону не только потому, что местные мастера искуснее других, но и потому еще, что здесь вывели особую породу овец. Андийскую. Овцеводством занималась практически каждая семья в Анди, и в начале века аул владел отарой в 120 тысяч голов. Сейчас, конечно, во много раз меньше.

Это я видел и сам — мы проезжали время от времени мимо овец, белевших на изумрудных склонах. Но овец помногу не бывало, какие там отары! Кто это позволит семье держать отару в тысячи овец? Но бурка и поныне удержалась в повседневной жизни. Правда, в самом Анди их делают теперь совсем немного — только для себя и для близких родственников или друзей. Зато по соседству, в ауле Рахата, с 1924 года действует небольшой комбинат, производящий бурки с полным соблюдением древней технологии.

Путь к нему нам вновь указала река: в косу ее светлых тугих струй в одном месте вдруг вплелась черная прядь. Этот чужеродный реке поток привел нас к мосту, под которым в небольшой, отгороженной камнями заводи топтал черные полупогруженные в воду кошмы человек в высоких резиновых сапогах. Выплывавший из заводи зловещий темный шлейф вселял сомнения относительно экологической чистоты подобного способа промывки войлока. Мы, однако, деликатно об этом умолчали, ибо хотели познакомиться с мойщиком бурок Магомедом Абдулгаджиевым. Спустя несколько минут, он прополоскал оставшиеся изделия, взвалил их на двух ишаков и бросил нам: — Пошли на комбинат!

Комбинат оказался небольшим, просто-таки домашним производством в сотне метров от моста.

На изготовление бурки требуется, как выяснилось, целая неделя — ровно столько, сколько и века назад. Поэтому целиком производственный цикл проследить мы не могли. Зато все отдельные операции нам показали.

Особой хитрости как будто и нет. На специальном коврике несколько мастериц распластали по форме бурки слой шерсти толщиной в несколько сантиметров, затем все это скатали в валик и принялись колотить по нему локтями. Бить так нужно довольно долго и равномерно, чтобы шерсть свалялась в плотный однородный слой одинаковой толщины. Затем валик развернут и заготовку покрасят в черный цвет (изготавливается и небольшое количество дорогих штучных белых бурок для знатных заказчиков или для подарков).

После покраски бурки расчесывают специальной гребенкой и взбивают шерсть. Затем следует самая ответственная операция: убрав из шерсти соринки, веничками из высушенных корней льна проводят по войлоку до тех пор, пока отдельные ворсинки не слипнутся в крохотные косички. Они-то и делают бурку непромокаемой. Только после этого следует мойка, свидетелями которой мы были у реки. Потом бурку сушат. Несколько уже высушенных лежали рядом.

Взяв за края одну из них, несколько работниц растянули ее в воздухе и стали аккуратно обмакивать в налитый в большой железный ящик клейкий раствор. Косички склеются и будут долгие годы служить надежной защитой от непогоды. Теперь осталось только прошить бурку крепкими нитками, придав ей неповторимый силуэт остроплечего балахона. Бурка по цене вполне доступна каждому, выпускает их комбинат по 17 — 18 тысяч в год. Заказывают даже из Средней Азии.

— Наши бурки носят Расул Гамзатов, космонавты и Фидель Кастро, — с гордостью сообщили мне работники комбината.
Я представил себе Фиделя Кастро на коне и почему-то на фоне горы Казбек, как на папиросах. Бурка его вздымалась, и он произносил нескончаемую речь на аварском языке…

Мне непременно захотелось сфотографировать андийца на коне в бурке. Я стал озираться по сторонам в надежде увидеть всадника. Он не заставил себя долго ждать. Джигит прекрасной осанки, с гордо посаженной головой медленно ехал мимо ворот, на гнедом жеребце, небрежно поводя плетью. Четко цокали копыта. На просьбу попозировать гордый джигит снисходительно согласился. Ему принесли только что изготовленную, без пылинки красавицу бурку цвета воронова крыла.

Джигит накинул ее и стал похож на орла, летящего на фоне гор. Солнце уже скрывалось за гребнем, у меня оставались для съемки считанные минуты. Джигит с непроницаемым лицом и чеканным профилем был прекрасен и в меру терпелив. Но когда я стал менять отснятую пленку на новую, изрек:
— Я тут стою на ветру уже десять
минут и весь продрог, пора тебе в магазин!
— Дело говоришь, джигит, — вмешался Хизри, — в самом деле, ты славно потрудился и можешь простыть. Только знаешь, мой друг снимает / тебя для журнала с полуторамиллионным тиражом. Теперь ему придется написать, что у вас делают бурки, в которых продувает даже в теплый августовский вечер.
Находчивы все-таки андийцы!

Джигит блеснул золотым зубом. Солнце скрывалось за его спиной за гребень горной гряды.
И я вдруг понял, что до Анди нам в этот день так и не доехать…

, раздел: Статьи

Автор: Александр Миловский / Источник: журнал "Вокруг света"
0

Поделиться

01 Фев 1992 г.

Комментарии к статье

Комментариев пока нет, будьте первыми..

Войти с помощью: 
Чтобы ответить, вам необходимо

Похожие статьи

Авторизация
*
*
Войти с помощью: 
Регистрация
*
*
*
Пароль не введен
*
Войти с помощью: 
Генерация пароля